--> Берёза

С направлением Кэм определяется на ходу: в столовой, библиотеке или там учебных классах ловить нечего, так что он сразу выруливает на лестницы. Вспоминает, на каком этаже кабинет директора и апартаменты преподов. Четвёртый, может выше. Эме тащится в хвосте: застревает перед каждой дверью или аркой, шарится по помещениям, беспокоит всякую ветошь и не теряется только потому, что с Когтистым. В первый свой приезд малой тут особенно не разведывал, да и пробыл недолго.
Брэдберри ни о чём не думает, только покручивает заговоренную нитку на пальце. По юношеству такого бронебойного спокойствия у него не было – внешнюю сторону он здорово, конечно, имитировал, но маски на то и маски, что лишь камуфлируют не поддающиеся контролю страсти. Не обеспечивают подлинной целостности, устойчивости. А ему очень нужна целостность, прямо смертельно. Или витально, ну с какой стороны посмотреть.
Вот взять это пригласительное письмо. Без подписи, печать одна. Ворота настежь, в замке пусто, кое-где затхло, пыли в два раза больше, чем… когда-то. Как будто никто здесь и не учился с того момента, как Кэм выпустился. Лет пять назад демон бы, наверное, заподозрил неладное, пытался предугадывать, полагаться на какие-то там шестые – левые – чувства.
Он не то хмыкает, не то вздыхает и взъерошивает волосы пятернёй. Кому нужны левые чувства, когда со своими здорово справляешься. Сейчас ему пофиг, он решает задачи по мере их поступления: закинуть шмотки, поесть, прошвырнуться по окрестностям.
Кэм оборачивается и видит тень брата на полу. Пока только тень, потому что тот с Когтистым ещё где-то за поворотом.
– Вообще есть охота. И этого кормить нужно, – тигр появляется первым. – Двигай быстрее, – миролюбиво предлагает Брэдберри и смотрит на часы. – Или пойди покури, а я сам тут разберусь.
Ему как раз пришло в голову: почему бы не занять одно из жилищ для преподавателей? Они с братом не ученики, а вокруг такое запустение, что даже доебаться некому. И не к кому. И вообще просто из природной наглости поселятся, где захотят.
Пачка сигарет неудобно оттопыривает карман джинсов, так что демон тянется её переложить. Из одного узкого места в другое. Он сам себе скалится и заодно цепляет солнечные очки дужкой за ворот футболки – чёрной и слегка помятой после поезда, Эме и ходьбы по пеклу.

О желании что-то куда-то переложить Кэм забывает прямо в процессе – информационный мусор в голове просто не держится, – курево так и увязает у него в ладони. С тонкими они давно расстались друзьями; теперь демон чаще затягивается изящными крепкими Parliament с мундштуком на фильтре, и ему иронично думать, что он скуривает несколько парламентов за день.
Им с братом нужны апартаменты с нормальным столом, балконом и, пожалуй, большой ванной, размышляет он. Раз никого нет – хотя это не точно – можно выбирать. В нём очень мало совести, верно, да и когда её много было... Где-то здесь мысль спотыкается и буксует.
За всеми этими думами он не заметил, как прошёл половину этажа, как покрутился у поворота, бесполезно дожидаясь брата, как едва не наступил на человека.
Кэм не тушуется и смотрит: почему-то сначала вниз, потом поднимает взгляд вверх. Околоармейские ботинки, клетка, цацки, выбритый висок, пирсинг – много пирсинга. Глаза оказываются знакомыми, пусть выражение у них не очень, скажем, дружелюбное. Колючее, вызывающее, может быть даже сканирующее. Брэдберри этого не боится, а потому позволяет себе сейчас чувствовать.
Не сказать что он не вспоминал Чу – вспоминал. Много (ну хорошо – достаточно) и в разных настроениях, потому что как иначе, если называл кого-то «сердцем». Но кому это интересно? Быль, травой поросло.
Вот для таких встреч и чувств придуман этикет.
За который я не стану прятаться. И заполнять паузу ритуалом курения тоже. Это всё этап пройденный.
– Не думал, что ещё когда-нибудь увидимся, – говорит он, в эту самую секунду переступая через всё, что у них там было, и закрывая свой гештальт. – Привет, Роттэн.
Разница в росте у них прежняя, забавно. Кэму спокойно, он почти так же расслаблен, как и до, вдобавок ему интересно. Или это что-то другое, но нет времени анализировать.
– Ищем с братом живых и осведомлённых, – поясняет он, ощущая приближение Когтистого. Вот кошак – этот насторожен и тоже пришёл поглазеть.

Кэм чувствует и понимает, что его «прощупывают», но закрываться от этого незачем. В шестнадцать он бы притворился безразличным, тогда контроль над собой ему виделся утомительным занятием, состоящим в переусложнении простых вещей.
То ли дело Роттэн. Когда он усмехается, в Брэдберри что-то неуловимо меняется. Будто лопается последняя нить в тросе, который перетирался годами, и некогда пережитое выносит в космос. Вроде бы, облегчение.
Но если совсем начистоту – больше разочарование.
Собственное имя – не то, которым зовут в мире, а то, что отражает суть – звучит впервые за несколько лет. Пять? Семь? Когтистое чутко реагирует на это, даже раньше самого демона, кругом обходит Чугаду, останавливается рядом и вновь задирает голову.
– Отвечаю, как Челентано. Я думал, что не думал, – Кэм скользит взглядом по зверю, безо всякой телепатии разбирая, что тот имеет в виду. Затем вдруг криво улыбается. – Хотя мне, в принципе, и мёртвые осведомлённые подойдут. Но с живыми однозначно меньше хлопот.
В нём на мгновение вспыхивает воспоминание обо всех этих аспектах терминологии, словесной эквилибристике, о том, как это вообще – спамить в эфир полуостроумные фразы, когда настоящее общение происходит где-то глубоко в подтексте.
– Да там какие-то охламоны побросали вещи на газоне. Но я бы не трогал.
Кэм отвечает сразу на всё: на реплику, на взгляд. Держит его несколько секунд, а затем медленно смаргивает. И обходит Роттэна – назвать его Coeur, пусть так и правдивее, пусть даже в своей голове, всё равно не может, – и опирается на перила.
– Мы только приехали, а у вас тут уже весело. Это точно в честь юбилея школы? – демон неопределённо кивает головой, подразумевая, конечно, пустующий замок, а сам с дежурным интересом рассматривает пирсинг у Чу в ухе – шипастый, ощеренный. – Эме, может, на что и наткнулся, не знаю, он по прямой уже полчаса идёт, - машинальным жестом огладить край жёсткого от щетины подбородка.

Чу краем глаз следит за монстром, это дурацкий рефлекс, непостижимое остаётся непостижимым, Роттэн только чует что-то непонятное очень приблизительно, и не может даже толком оценить погрешность этого приближения. Ну, оно.. не враждебно.. Чу выпрастывает руку из кармана, свешивает, разворачивает ладонь, давая шанс обнюхать пальцы. Чёрт его знает, как дан в ощущения мир таким вот субстанциям, но непосредственный контакт скажет предположительно больше, и это вроде приглашения. Роттэн помнит, что когда всё пошло наперекосяк, Когтистое вело себя неожиданно дружелюбнее своей - как бы это сказать - "родительской сущности", и определённая доля теплоты к этой странной животине от времени не пострадала. Вообще-то, начистоту, Чу больше не приходилось встречать никого, устроенного подобным образом, и это существенно затрудняет —
Наверное, неправильно их разделять? Как и делать вид, что тебе просто вдруг нисхера припёрло вытащить руку из кармана. Кого-то, может, со стороны, не осведомлённого о сущности Когтистого, ограниченного в ощущениях - поза бы обманула. Но уж явно не Брэдберри. Должно быть, никого из Брэдберри.
Напряжно следить за ними двумя так, чтобы ничего не упустить, это нервирует; и Чу почти упускает, и уловив, не понимает. Но вот от этого "думал, что не думал", в голове становится очень горячо и легко, до головокружения легко, до тошноты горячо, Роттэн, кажется, чувствует хрупкость шейных позвонков, тяжесть черепной коробки, полной всякой дрянной начинки, и болезненный жар, тревожащий волоски на загривке.
- Мёртвых, - кажется, кто-то чужой разлепляет губы, - под рукой нет, но всегда можно вызвать, это не проблема.
Дрянь стоит, всё ещё пригвожжённая пальцем статуи, как наказанная, неуловимо ухмыляется, и жар, тронувший загривок, занимает щёки мягким бархатным пылом, пока Демон бредёт вокруг; Чу так и стоит - с опущенным плечами, расслабленно-напряжённо, почти не поворачивая вслед башки, провожая только искоса взглядом. И из-за напряжения, наверное, из-за сосредоточенности на невербальном, доходит до Чу с запозданием.
"Это "не трогал" имеет отношение к той неприятной штуке у тебя на пальце, мм?"
Только когда тот останавливается у перил, Чу поворачивается к нему.
"Это очень плохая идея."
- Не помню, чтобы он получал приглашения, - нежно шутит, хотя и чувствует, что увидеть этого мерзкого чудотворца будет приятно. По крайней мере первые несколько секунд, потом обязательно что-нибудь случится. Ну, вроде - кто-нибудь откроет рот, что-нибудь скажет, и понеслась.. Так всегда и бывает. - Вообще-то, сначала..
"Нет, серьёзно, Чу, детка, очень плохая идея."
Этот жест обращает внимание Чу на демонское лицо - только сейчас, скуластое, небритое, с глубокими тенями под глазами, красивые вещи хочется трогать, а не - Роттэн тянет руку, касается жёсткими пальцами со смешанными чувствами, и, вероятно, неопределённое желание среди них очевиднее —
- ..Передай тому мудаку, что посчитал удачным отшить меня по переписке..
Роттэн стоит к коридору спиной и не видит новоприбывшего, совладавшего со строптивой "прямой". Вероятно, это бы кое-что изменило, может - нет, потому что соображениями безопасности тут пахнет весьма слабо. Несмотря на то, что Чу не использует магию - вообще, совсем, и даже намеренно гасит в себе все проявления, которые можно расценить как нападение.
— и когда кулак начинает разбег, разлёт, целит не в лицо, а под рёбра, и на Чу обрушивается предчувствие пиздеца, неминуемого, неотвратимого, вот сейчас, сейчас происходит нечто большее, более значимое, чем банальное и, вообще-то, нихера не критичное рукоприкладство, и это БОЛЬШАЯ ОШИБКА; а потом весёлая злость захлёстывает по горло, и кулак встречает плоть, злость смывает, остаётся только веселье, и Чу смеётся. Легко и с удовольствием.

Контролировать можно всё, что угодно, но не зверя внутри себя. Так ведь отец сказал? Тёмное, надломленное и, по правде, банальное откровение. Все откровения лишены оригинальности, стары как мир и украдены до нас. Вечно так получается: самые важные вещи – это те, которые ты уже знал.
Кэм смотрит на Когтистое, на то, как зверь обнюхивает ладонь Чу – здоровается, узнаёт. И всякий раз Брэдберри кажется, что тварь ведёт какую-то свою игру. Это ведь не ласковый питомец, не ручной оцелот Дали, и блин, добрым Когтистое никогда не было. Злым, впрочем, тоже. Эта стерва серая и совершенно непроссыкаемая. Ей не нужно считаться с демоном и вообще ни с кем, потому что когда Когтистому понадобилось отделиться и стать свободным – оно это сделало.
Вот и сейчас: лизнёт, отгрызёт, ещё что-нибудь – стрёмное или приятное. Роттэн, придурок, как обычно лезет туда, куда не надо.
Но Кэму, в принципе, насрать. Он очень смутно ощущает свою связь с тварью.
– Проблема обычно с тем, чтобы отправить их обратно, – машинально замечает он – не из занудства, а разговор поддерживает. – Так, значит, это ты приглашения рассылал.
Брэдберри забавно, потому что он вспоминает дырку, которую Эме играючи выжег на красивом таком письме с витиеватой буквицей. Ну ладно, что тут странного, Чу амбициозный, мог самостоятельно притащиться в школу поворошить былое. Хотя Кэм почти уверен, что в одиночку тот не стал бы этого делать. Так или иначе, оправдываться за присутствие брата Брэдберри не собирается.
– Не надо, – хочет сказать демон.
По-хорошему, он мог не позволить совсем – Я вижу твои взгляды, окей? – но не останавливает тактильно, поскольку – Да. – это тоже прикосновение, а сам он сволочь и урод и вдобавок тоже серый: выбирает вариант между «срезать в процессе» и обидным «Убери».
– Не надо, – хочет сказать демон, но не успевает.
Он думает что-то лаконичное и матерное и резко выдыхает вслух. Сгибается и не падает только потому, что уже опирается на перила. Пальцы разжимаются от неожиданности – и пачка курева летит куда-то нахуй вниз, мимо лестничных пролётов, в бесконечную темноту этого сраного цугундера. Ноги подгибаются, но Кэм упирается лбом в холодный камень и дышит, кашляет, опять дышит, потому что, бляха-муха, Роттэн угодил в диафрагму.
Он всё же оседает, на какую-то ступенечку, какой-то ебучий изыск средневекового архитектора. Прижимается щекой к камню и выглядит бледнее обычного, с гримасой боли на лице. Во рту скапливается слюна – жидкая-жидкая, сладкая. Гадкая.
Они с братом с детства занимались фехтованием, но Кэм никогда не дрался по-мудозвонски, блин, он всегда был круче этого, находил способы, он был как отец, это Эме вечно вляпывался, огребал, сам отвешивал…
Да это и не драка никакая. Роттэн – дятел – ржёт за пределами осознанности, которая сосредоточилась там, где очень больно и от напряжения деревенеет какой-никакой пресс.
Кэм низко стонет-рычит-скалится, как это делает Когтистое, и только тогда понимает, что брат, наконец, дошёл. И, само собой, встрял.
Демон держит осоловелые глаза открытыми и видит их ноги. Чёрная монстробувь, ботинки с торчащими как попало шнурками, большие мягкие лапы зверя, которые тяжело и мохнато придавили ступни малого. Эме что-то говорит, но у него в голосе не слова, а рык койота, Кэм почти физически чувствует зубастую пасть, и жаркое дыхание, и вздыбленный мех.
Не-не-не… не.
– Не надо, – говорит Брэдберри, отмирая, медленно подбираясь, поднимая взгляд на брата. Потому что… ну а что Эме сделает? – Тут замешаны чувства и роттэновский долбоебизм семилетней давности.
Последнее Кэм не планировал говорить вслух, но плевать. Это ведь правда. Разборки вокруг несложившегося. Или даже – разложившегося. Демон где-то там, в глубине себя знает, что когда-то был нехорошим, и вот это варварство, наверное, заслужил.
Бред.
Брэдберри хватается за выступ камня и неторопливо поднимается, разгибается, морщась от всего подряд и бессмысленно скользя взглядом по ржавой рапире в руках у младшего. То ещё зрелище, и навевает одно конкретное воспоминание.

Короткий взгляд на брата, пара секунд на осмысление и Эме протягивает старшему пачку с сигаретами, оценив настрой его одного и его второго - мохнатого. Если Кэм и недоволен вмешательством - он этого не показывает, тормозит только, зато проходится по репутации старого приятеля, ржущего сейчас над теми же перилками. Брэдберри пару секунд размышляет, как он хочет поступить дальше, мысленно растягивая перед собой картинку с двумя противоположными сценариями, пролетающими за каких-то пару секунд, пока Кэм и Чу не успели прийти в себя и до конца осознать происходящее.
На губы рыжего выползает ухмылка. Мгновение замерло, клоуны встали на позиции и готовы перейти ко второму акту.
- Как трогательно. Я почти готов восхититься. - И решает на время уняться, понаблюдать за развитием событий. Вспышка агрессии прошла так же быстро как началась, оставив Эме где-то на грани своего настроения. Взбудораженным, до конца не определившимся, хочет ли он продолжать драку или стоит посмотреть, что будет дальше, в том числе и за собственным участием в ленте.
Зато встреча в стенах колыбели знаний для этих двоих будет запоминающейся, наглядно, с первых нот, показывая в ком и что изменило пролетевшее время. Вернее, показывало в Кэме, потому что второго младший Брэдберри не знал настолько хорошо, чтоб сходу выхватывать детали.

На собственную характеристику и жест Чугады, Эме легко раскланивается, взмахивает рукой и прочерчивает пируэт рапирой, о которой забыл на секунды. Интересно, это у Роттэна так истерика от вида братца проявляется, или радость от встречи, что он никак не насмеётся? Тактильный контакт, впрочем, не смущает и воспринимается как элемент игры вполне вписывающийся в обстановку, не вдаваясь в детали, как это вообще возможно, ведь к нему никто не приближался. Впрочем, объяснение "ну это ж маги", вполне удовлетворяет.
- Всегда к услугам, дорогой. - И, может, действительно она, как посмотреть. Парень тыкает тупым остриём рапиры между плечевым суставом и ключицей Чу, имитируя типично гопнический жест, за которым должно было последовать какое-нибудь «Да ты, чё, свет попутал». Фраза, впрочем, не звучит. Только от её мысленного представления в собственном исполнении Эме становится очень весело.

Каких-то пару минут и пару мгновений, а ещё стоило учесть, что как минимум они с братом только-только с поезда: как известно, уставшие люди, не успевшие даже в порядок себя привести толком, не то что поспать, способны не только на занудно предсказуемые поступки вроде «отрубиться на ближайшей горизонтальной», но и на удивительные по своему содержанию и эмоциональному наполнению приливы сил. По крайней мере Эме точно не был образцом рассудительности и или предсказуемости и в лучшие моменты, и сам не всегда зная, как поступит.

Отредактировано Aimé Bradberry (03-08-2017 00:03:44)