Вот она, дверь, за коей кладезь клинков самых разнообразных. Кладезь, обнаруженный через левую пятку вследствие недостатка оружие-махательной практики, то есть умышленно случайная находка. Рука скучает по холодному эфесу в ладони, глаз - по бликам вдоль тонкого лезвия, душенька - по отголоскам сражений с братом. Да и, собственно, фехтование - это чертовски поэтично.
Бредберри неслышно просачивается в просторное помещение, будто бы опасаясь разбудить спящие доспехи. Правда, если бы их вообще можно было разбудить, то это бы уже сделало темноволосое нечто, затесавшееся у рядов кинжалов. Роттэн, кажется, увлечен сражением с воздухом, так что вряд ли заметил появление принца, который как раз растекается в насмешливой ухмылке, обреченно запуская руку в волосы, и решает важный стратегический вопрос: заговорить сейчас или еще понаблюдать за действиями Чу?
- Упражняешься, mon coeur, как я погляжу, - смолчать не удается, и тишину, помимо свиста рассеченного воздуха, разрывают ленивые нахально-ироничные интонации.
Француз неспешно двинулся вдоль «роты» кольчуг, приближаясь к экспозиции шпаг и рапир со множеством их разновидностей, включая штоссдегены, чивоны, эстокады и эспадоны, симпатичные бретты с канонично глубокими чашками. Кончики пальцев соскальзывают с одной рукояти на другую, и Кэм, опустив глаза, невозмутимо оглядывает каждый из клинков.
- Буду прав, если скажу, что ты здесь случайно и имеешь к оружию самое случайное отношение? – почти риторически вопрошает когтистое, покуда Кэмерон останавливает свой выбор на однолезвийном хаудгене*, с негромким металлическим лязгом извлекая его, и, не поднимая глаз на Роттэна, сдержанно улыбается.

_____________ 

*Европейская однолезвийная шпага.

Пальцы сжимают прохладную рукоять, а фарфоровый принц наслаждается моментом, покуда Роттэн всем своим существом обращен к нему. И приходится брать за шкирку шипящее когтистое, которое так и подбивает покрасоваться перед темноволосым чучелом и нашептать нечто, вроде «Тебе вообще оружие не к лицу, mon coeur», но язык не поворачивается.
- Судя по тону, Кэм, детка, и тому, как тебя веселят мои обширные познания в области фехтования, ты в этом деле себя считаешь не последним умельцем?
Ресницы неуловимо, едва заметно вздрагивают, и взгляд прослеживает траекторию движения кончиков пальцев по краю лезвия, а уголки губ насмешливо приподняты. Удивление, перемежающееся с легкой досадой, успешно задавлено, хотя здравый смысл указывает на то, что такой тип, как Роттэн, рано или поздно докопался бы до истины. Француз, конечно, скорее шпагу проглотит, нежели позволит кукольной маске слететь с лица. 
Mon Dieu, только опустите это «детка», я все прощу.
– Не могу не согласиться, - насмешливо тянет Бредберри, скользнув взглядом по кисти Чу и выше, по линии руки, мимолетно останавливаясь на прикрытых тканью ключицах и устремляя взор на хитрую мину. – Скептичен по части традиций, но отдавать дань этой мне даже нравится.
Жук проклятый.
Главное теперь делать вид, что «его сволочное величество» и тут все предугадало, предусмотрело, рассчитало.
- Быть может, ты, если так, даже сумеешь передать мне часть умений?
В серое стекло стучится глубокая чернота глаз напротив, просит, и Кэмерон, как будто в предвкушении очередной коварности, заламывает бровь, даже не трудясь подавить откровенно нахальную ухмылку. Самолюбивому аристократу только дайте повод ненавязчиво возвысить себя.
- Я, пожалуй, не буду тебе отказывать, mon coeur, но как бы это ни звучало: что мне полагается за предоставленные услуги? – левой рукой выуживая еще один хаудген, ловко переворачивая его в руке и, держа аккуратно пальцами за лезвие, протягивая рукоятью к Роттэну, вопрошает «детка», принявшая-таки решение отыграться.

Бредберри раздосадовался уже дважды, наблюдая нахальную ухмылку чучела, которая явно говорила о довольстве последнего. Собственно, чего еще можно было ожидать: принц прокололся, и теперь оставалось только раздражаться и все с той же каменной миной возмещать свои промахи. Имя - такая ерунда, но в случае с Роттэном невозможно просто закрывать серые стекляшки даже на подобные ляпы. Оттого и зверина внутри когти точила, опасно мурлыча и выжидательно наслаждаясь обществом. "Общество", к слову, вещало что-то об огнестрельном и "целилось" в аристократа. Француз чуть приподнял подбородок (свой подбородок), в очередной раз включая режим "надменного чада", и усмехнулся, подавляя желание вручную сбить чугадиновский прицел. Чувство угрозы, даже такое мелкое и косвенное, Кэмерону не понравилось, заставив его только азартнее щурится и, снова машинально, скользить пальцами по краю лезвия.
Ты окончательно и бесповоротно испорчен эстетикой, mon coeur. Может, оттого и так привлекателен? - чуть ли не вслух, однако, беззвучно, мысленно посмеиваясь и подловив себя на ощущении, что сам недалек от идентичного диагноза. Оценить пристрастие Чугады к этому самому, то уличному, то высокопарному, а то и вовсе не имеющему какой-то определенной агрегатности, «эстетическому» уже довелось, в какой-то степени.
- …Как насчёт - что угодно? 
Вот так просто? Что, и совсем не настораживает? - хмыкнул Бредберри, наконец, сдвинувшись с места и неспешно выплывая из-за отсутствующих под кольчугами спин на более-менее просторную площадку в середине залы. В который раз у француза создалось впечатление, что говорить – это роттэновская прерогатива, в то время как всякие там фарфоровые принцы могут отделаться ухмылкой, стеклянным взглядом, стряхивая медные пряди с глаз и лишь предоставляя оппоненту новые поводы для размышлений.
- В таком случае, оставь мне эту привилегию до лучших времен. Обещаю, я тебе о ней напомню, - внезапно отказавшись от конкретных идей, наконец, останавливаясь и оборачиваясь, ответил аристократ. Впрочем, «официальная», словесная часть этой игры закончилась, и Кэмерон жестом пригласил Чу выдвинуться к полю… хм, процесса обучения. A propos, Кэм несколько расплывчато представлял себе собственные действия, как преподавателя, припоминая, какого «шоу» он сам ожидал от первых уроков с учителем фехтования. На ум приходит только непреодолимое и совершенно естественное желание красиво и эффектно махать клинком (что, собственно, Роттэн и пытался изобразить, покуда Бредберри не прервал его действий своим появлением), выписывая изящные выпады на брата и театрально протыкая оному грудь.
- Полагаю, тебя интересует вовсе не спортивное фехтование, - вальяжно протянул принц, как-то не вполне обращаясь к самому Чу. – Попробуй просто меня атаковать, - невозмутимо продолжил француз, стряхнув с плеч эту напускную расслабленность и в следующее мгновение сделав быстрый выпад вперед. С правой ноги, легко и четко вскинув руку, в кисти коей уверенно покоится хаудген, а левую держа за спиной. Острие опасно мелькает вблизи чужой шеи, затем исчезая. – Например, так. Впрочем, можешь попытаться достать меня где угодно, соблюдая без перерыва те же принципы: шаг, рука.

Серость, без прищура и прочих ужимок, почти прозрачная и пустая, отсутствующе нацелена на чугадиновскую мину напротив: вероятно, есть что-то подсознательное в том, чтобы ловить взгляд противника. Вообще дело попахивает чем-то чрезвычайно, соблазнительно и нарочито опасным, отчего желание прищучить наглого джунферровского старосту приходится усмирять, заталкивать подальше, хотя бы на время, чтобы чертов бартер не выглядел, как попытка изощренного домогательства. Хотя идея импонирует, - щетинится когтистое, и худые пальцы плотнее смыкаются на эфесе, едва ли не машинально, покуда их обладатель в неподдельной расслабленности наблюдает за чучелом и ловит себя на некоторой застолбенелой отмороженности. Хочется вот также тряхнуть медными прядями, но принц, вовремя выпадая из остекленения, ускользает от кончика чужого клинка, коий опасно промаячил вблизи фарфоровой кожи. Шансы и силы не равны, конечно, но какое удовольствие приближаться на шаг, описывая полукруг и оказываясь позади плеч Чу, аккуратно и плавно цепляя ворот рубашки острием, и насмешливо усмехаться на выдохе в темные патлы, мол «Короче, Роттэн, ты труп». Из-под голубой ткани проглядывает островок загорелой кожи, и Бредберри почти досадует: аристократам от солнца достаются только непоэтичные красные пятна, при их-то «мертвенной бледности, бледной мертвенности».
- Cамое время, - хаудген снова опущен; а у француза изреченное подразумевает какое-нибудь «Продолжай в том же духе, пока не устанешь». Кэмерон отодвигается на полшага, может, на шаг, не вполне рассчитывая на удачную атаку. Впрочем, Чугаду недооценивать плохо, ибо энтузиазм вполне может возместить недостаток опыта и навыков. Когтистому хочется действия, движения, чтобы чучело замахало клинком направо и налево, и тогда уже совершенно все равно, кто и чему насколько хорошо обучен.

Настороженно и коротко коснуться пальцами ребер: когтистое неожиданно залипает, так и оставив когти веером. Бредберри почти удивлен, так как полагается, разве что, собственноинтуитивно осадить почти круглосуточно бдящую тварь, дабы ввести оную в оцепенение. Впрочем, клали принцы на загоны зверины, предпочитая с головой отдаться процессу ускользания от роттэновских па. Чучело так рьяно рассекает, колет и режет, что впору бы замарать все стены гемоглобиновой жидкостью, но, к счастью, все удары пока приходятся на воздух, который свистом преследует слух аристократа. Сначала все элементарно: шаг туда, шаг обратно, поворот, почти как танец, да и партнер, читай, по танцу, стимулирует непрошенную конвекцию в отдельных частях тела. Хаудгены с лязгом сталкиваются, металлически скрипят, и французу приходится облизывать пересохшие губы, вновь уворачиваясь от острия вблизи собственных ключиц, да как-то так неудачно, в запале-то, что белая ткань на плече мимолетно трещит, а из-под нее алеет картинная царапина. Отличная была рубашка. Кэмерон азартно улыбается, прокручивая в голове месть за такие выкрутасы, стремительно выныривает из-за клинка Чу, очень резко и очень устрашающе вскидывая руку, кончиком шпаги едва ли не упираясь в грудь джунферровцу - туда, где у всех нормальных людей, предположительно, сердце. А у Сердца было сердце... тянет на физиологическую тавтологию. Тема органики нынче актуальна. Трюк сто-пятьсот раз проделывался и с младшим братом, заставляя мальчишку негодующе откидывать шпагу и ударяться в гневные психозы на почве того, что кто-то дает повод трястись за свою шкурку: да, с проявлениями эмоционального диапазона у Кэма, в отличие от Эме, не выгорело. Собственно, главное не переборщить и не оставить "подопытному" металл промеж ребер. Медные пряди, изрядно разметавшиеся по щекам и шее, приходится быстро смахивать назад свободной рукой в течение непродолжительной паузы в действиях. Ранку на плече щиплет, по коже скатываются капли крови, впитываясь в недавно белые волокна, и острие только уверенее и плотнее упирается в голубую ткань чужой рубашки. Я почти не злюсь, mon coeur. Просто хочу посмотреть, насколько у тебя развит инстинкт самосохранения. Неосторожное усилие, движение, и лезвие проходит сквозь, ненароком втыкаясь в мягкое.

Отредактировано Bradberry (16-08-2010 05:22:19)

Аристократ почти стекленеет, хотя, казалось бы, куда дальше: серость, завороженная происходящим, наблюдает, как острие шпаги свободно проходит сквозь плоть? Чугады, не причиняя ему никаких видимых повреждений. Чучело и само перепугано до икоты, отскакивая подальше от бредберриевского клинка, ощупывая грудь на предмет ранений и вовсе не находя оных, если не считать того едва виднеющегося на голубом фоне темного пятнышка. Квиты, mon coeur, - машинальная мысленная колкость, покуда медноволосый пытается сообразить, что ему только что удалось спровоцировать в организме Чу: вгонять металл в живое существо принцу доводится не каждый день. А наблюдать, как это живое существо "рябит" подобно изображению допотопного зомбоящика, игнорируя опасный (и, к слову, незапланированный) удар, и того реже. Когтистое вредительски мяучет, напоминая, что французский мерзавец минутой назад совершил попытку прикончить Роттэна, отчего Кэмерон еще более стопорится, опуская хаудген. Чувство вины у аристократа весьма субтильно, и вообще его существование стоит под вопросом, но как-то осознание неудачности шутки заставляет закусывать губу, усмехаясь привычно, и прищуренно пялиться на Сердце.
- О, да ты поразил меня в самое сердце, - тавтология преследует, а создавшаяся в голове Кэма коллизия его собственных восприятий улетучивается в мгновение: острие чужого лезвия неожиданно скользит совсем близко, и рыжий сибарит отшатывается в сторону, опуская глаза на воротник рубашки. Новые алые вкрапления дают стимул к тому, чтобы вскидывать собственную шпагу, с размаху вписываясь ею в чугадиновскую, отводя оружие в сторону с черствым намерением выбить из пальцев наглого. Принц делает шаг навстречу, резко толкая чучело в плечо, вжимая в подвернувшийся за его спиной древоагрегат*, опасно скалясь и крепко удерживая клинки в бездействии: все эти латентные ощущения и желания как-то даже поднадоели.
- Этого добиваешься? - почти риторически, выдыхая в манере Бредберри.

_______________________
*Я… я не смог удержаться.

Отредактировано Bradberry (18-08-2010 09:22:24)

- Я, в общем-то, не скрываю своих желаний.
Случается и такое, когда задаешь своим размышлениям совсем иной вектор, нежели того требует ситуация: Бредберри, интуитивно облизываясь прелестям созерцательных моментов (прелестям, собственно, самого себя в отражении глаз чучела), пропускает кретинистические мысли о том, куда бы без шума и грандиозного лязга сбагрить повисшие в руке клинки. А я хорош, хорош. Подыши на шедевр, а? Роттэну, очевидно, просто подышать - недостаточно. Роттэн тянется к вороту чужой рубашки, Роттэн касается кожи горячим языком, Роттэн же. Бернард пишет Эстер... И пока пальцы высвобождаются из металлического захвата эфеса, позволяя шпагам почти беззвучно укатываться по поверхности сомнительного древоагрегата, темноволосый так неосмотрительно открывает обзору стекляшек шею с едва различимой бьющейся жилкой, что принц невольно пропускает стайку мурашек по спине и животу, ловя себя на мысли, что кроет – не то слово. Всех троих, при чем. По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом. Но когда я вижу тебя - я даже дышу с трудом. Губами ловить чужие, очень уверенно и очень по-французски скользя языком, вовлекая Чу в глубокий поцелуй. Медноволосый и сам не разберет, с чего бы его так срывает с конкретного джунферровца: позволять кому-то на себя западать, а наоборот – это совсем иной коленкор. Взять хотя бы… Мортена? Замечательный цвет глаз, характер нарочитого подонка, да и тело у него, к слову, почти нравится: аптечные манипуляции с одеждой в присутствии рыжего мерзавца весьма познавательны. Для последнего, разумеется. Но где-то тут явно зарыт вампир, потому что бледные ладони в данный момент загребуще сминают голубую ткань на роттэновской спине, беспардонно подныривая под край рубашки, горячо проходясь по нагой коже. 
- Я, в общем-то, заметил. Роттэн… - жарко шептать на ухо, цепляя серостью внезапно попавшую в поле зрения серебристую блестящую побрякушку в хряще, - отличная серьга.
Серебро с синей бусиной. Ну, вычурная слегонца на вкус и цвет принца, так все равно занятно: ни в первую, ни во вторую встречу таковой не наблюдалось.

Хочет. Роттэн напрягся, такой весь почти струна, что это чувствуется под пальцами: твердеющие мышцы, а, может, еще мурашки. Хотя вздрагивать – это больше по части принцев, они у нас субтильные и чувствительные до потери пульса, отчего горячее дыхание так близко выносит на раз. Конвекция, конвекция, иди на Федота...
- Подарок на удачу, - и далее по тексту Бредберри занимает неспешным выцарапыванием пуговиц из петель чужой рубашки. Ближе к телу, ближе к телу. Соблазнять старосту, да еще джунферровскую, - это так в стиле. Но темнохайрастое чудовище рядом заставляет затолкать самодовольные мысли куда-нибудь подальше, поглубже, мол «Бредберри, ты соблазнишься раньше». Спорить не приходится: медноволосый сдергивает с плеч Чу мешающую ткань, которая стекает куда-то тому за спину, на неведомый древоагрегат, проходится губами от основания шеи до впадинки между ключицами, млея и почти мурча от того, как пальцы Роттэна путаются в рыжих прядях. Точнее, мурчит тут когтистое: ему кареглазый тоже по душе. «Черные глаза свидетельствуют о страстности человека и его любвеобилии. Таких людей практически никакие преграды на пути к обожаемому объекту остановить не в состоянии», - вспоминается что-то из разряда астрологической хрени. К слову, неведомое деревянное нечто, на котором, по предчувствиям Кэмерона, скоро окажутся оба, ничто иное, как старинный, потемневший в силу своих летов сундук. С медными выцветшими заклепками, шурупами, занятными ручками в завитушках. И пусть я в их глазах смешон и нехорош, мои желания их раздевают смело, - какие-то рембовские строчки невпопад, а худые руки только и делают, что крепче вцепляются в горячее тело, скользя по торсу вниз.

Отредактировано Bradberry (22-08-2010 16:27:53)