Пьяный тёрн чем-то похож на чернослив, но более горький и резкий. И отдаёт алкоголем. Роттэн аккуратно цепляет искрасна-чёрную сморщенную ягоду, кладёт в рот, облизывает кончики пальцев.
Но это не помогает.
"Когда Стивен уходит.."
Сперва всё было терпимо, только время, вместо того, чтобы чередовать день и ночь, слилось в одно сплошное глухое существование. Сутки на третьи после того разговора начались сны. Иногда они были полны похоти, даже не столько зрительные, сколько тактильные, полные поглаживаний длинных изящных пальцев, касаний бледной кожи, тёмно-рыжих мягких прядок и живых, необыкновенно живых серых глаз. Тогда чудо просыпалось в поту разврата и долго дышало в темноте с широко открытыми глазами, пытаясь успокоиться. Иногда в различных вариациях снился и последний монолог демона грёз. То, что он сказал тогда, причудливо смешивалось с домыслами подсознания Чугады во что-то неизменно кэмовопафосное. "Мы ведь оба понимали изначально, что другого логического конца и быть не может? Это было а-ху-и-тель-но, но все имеет предельный срок". И ещё что-то там о том, что "я принц, йоойо". Тогда чучело просыпалось от собственных хрипов и тоже не могло унять бешеного дыхания и шума крови в ушах. "Ну да, как же.. - натянуто ехидничала дрянь. - Я беленькая пусечка, а ты хуйня, хуйняаааа. Или, скорее, рыженькая сучечка, что те же яйца, только в профиль. Пусть ещё скажет, что его ждёт счастливый брак с этой кузиной, как-её-там". Но сны плевать хотели на циничные сарказмы, сны повторялись всё чаще и чаще. Снова и снова, снова и снова возникало перед Чу рыжее мерзавье, кривило губы, лупало непроницаемыми стекляшками и тянуло холодно и многозначительно: "Мне...мм...по статусу не положено, цыпа". О, да. Давай, выцеди ещё что-нибудь на тему "научись стильно одеваться". "Ты выглядишь так несовременно рядом со мной".. Неужели ты сам не видишь, насколько неубедителен? Ублюдок Роттэнов остаток ночи проводил бодрствуя, в холодном поту и полнейшем смятении, в обществе чёрных демонов своих мыслей. Это уже пугало - настолько не было похоже на Чу. Это было неестественно. Днями чудовище становилось задумчиво до полной аутичности. Выныривая из этого состояния только затем, чтобы с безжалостной до самоотречения яростью третировать окружающих и впитывать их боль и неприязнь, как тогда, у Данзаса.
"Когда Стивен уходит".
Очевидное решение пришло само собой - спать как можно меньше. Черноглазая скотина так и поступала. Старательно избегая игнотусовцев не по делу, выматываясь работой, ублажая разум знаниями, тело - случайным сексом и гастрономическими изысками, фантазии - акварельным и стихотворным творчеством. Пытаясь окружить себя вещами, которые приятны. С такой отчаянной страстью, словно живёт последний день. Если подумать, Чугаде никогда прежде не приходилось жить так полно и насыщенно. Правда, на внешности такой ритм жизни сказывается чудовищно. Но когда Чу было до этого дело?
С каждым днём становилось всё хуже. Сосредоточиться на чём-то было уже просто нереально, пришлось побросать дела, чтение стало бессмысленным. Всё стало бессмысленным. Выродок Роттэнов не знал, что бывает так. Он не просил этого знания. Он прекрасно прожил бы и без него. И он не понимал, что происходит.
Письмо Варе было донельзя сумбурно, хотя чудище честно пыталось описать, что творится, и сформулировать, что именно хочет от нового зелья.

Никогда не связывайся и рыжими. Никогда. Разве предки тебе этого не говорили, Чу, детка?
И вот пришёл ответ.
Очень странный ответ и горсть пьяного тёрна впридачу.
Чу снова и снова пробегает глазами по строчкам, написанным, судя по лаконичности, Лосмаром, пытаясь сфокусировать разбегающиеся по листу слова во внятные предложения.

Спасибо, блин, большое.
Роттэн откладывает бумагу в сторону и кидает в рот ещё одну сукоженную демон раскукожь её обратно ягоду. Катает по языку, выдавливает из твёрдой мякоти и выплёвывает косточку. Так сложно сидеть на месте и ничего не делать, но всё, чем Чу может себя занять, не приносит успокоения.
Тревога, тоска и страх. И омерзение. Роттэн едва их узнаёт. Человеческие термины. Откуда Чу знать, что это именно они? Только по описаниям и наблюдениям? И Чу избегает их так называть. Чу зовёт их - "мои демоны". Демоны ищут тепла и участья, предаюсь огню, разрываюсь на части - милый.. имя тебе легион. Ты одержим.
- Одержимость, - повторяет дрянь растерянно. Скользит невидяще по столу, недоисписанным листкам в пятнах акварели, переполненной пепельнице с забытой минут десять назад и уже дотлевшей до фильтра сигаретой поверху.
Надо развеяться, думает Чу. Надо проветриться. Это всё может быть всего лишь последствиями инициации. Надо перетерпеть.
Омерзения меньше всего - Чу в такие моменты сложнее всего оценивать собственное состояние. Роттэн бездумно плывёт по коридорам, скорее машинально и по наитию, чем осознанно. Состояние какое-то оглушённое. Скорее всего, чучело сейчас выглядит, как человек, с трудом соображающий, где находится и зачем. Да уж, дожили..
В замке не так много мест, где они пересекались, но Чу кажется, что значимые комнаты и коридоры окружают, сгрудившись, заполняют всё пространство. Чу смотрит невидяще скводь проплывающую мимо зеленоволосую девицу, сквозь стену за ней, сквозь несколько кабинетов и коридоров, сквозь двери оружейной, туда, где два смеющихся подростка скачут между манекенов, обряженных в кольчуги и шлемы, звякают шпагами, подкалывают друг друга, поедом едят жадными взглядами. Как давно это было.. Кэм ведь так и не понял, что сделал, не знает, что это означает для Чугады. Роттэн по инерции проходит ещё несколько шагов. Каждый вдох даётся с трудом, руки в карманах в тщетных попытках найти себе занятие перебирают мелочёвку, по спине и плечам - мурашки, болезненные, как и снедающий тело жар. Подростки в оружейной устроились на старом сундуке, прикрытом знамёнами. Роттэн отрешённо наблюдает, как рыжий тролль вспарывает рубашку темноглазого, устроившегося на его коленях. Их глаза, губы и руки, их слова, довольные провокационные выражения их лиц, дым их сигарет, в груди слева что-то остро шевелится и давит, в носу едко щиплет, глаза жжёт, прочь отсюда, прочь, прочь. Боги тёрна. Мне хотелось проколоть ему ухо. Оставить след, который он не сможет потерять, передарить, забыть. Мне хотелось дышать его, звучать его. Раскрыть ему свою тайну. Нда. Данзас теперь знает, а ему уже всё равно. Ками, эта дрянь в груди мешает, мешает, больно, сгинь на, Чу трёт пальцами, морщится.
Во дворе подотпускает, свежий воздух кружит голову. Мысли слегка проясняются, внешний мир отделяется от внутреннего.

"Когда Стивен уходит, Грейс хватает инерции продержаться двенадцать дней.
Она даже смеётся, мол, Стивви, это идиотизм, но тебе видней.
А потом небеса начинают гнить и скукоживаться над ней,
И становится всё темней.
Это больше не жизнь, констатирует Грейс, поскольку товаровед:
Безнадёжно утрачиваются форма, фактура, цвет,
Ни досады от поражений, ни удовольствия от побед.
Ты куда ушёл-то, кретин?.."
Вера - Чу кажется, она одна только и знает, как это бывает. Она и персонажи её стихотворений. Роттэн выдыхает резкий смешок. Под ногами шуршит листва, и всё такое чёткое, что с ума можно сойти. Но Роттэн уже давно знает, что не так с восприятием. Мимо шатко проплывает школьный двор, потом Южные ворота, ноги сами собой ступают. Глаза заняты окрестностями, голова - мыслями.
Да уж, по здравым размышлениям, всё это очень похоже на чушь чистой воды. Роттэн знает, столько раз видено это, столько книг читано, в которых кто-то кого-то бросал. Если это реакция на расставание, то всё должно было обрушиться на бедовую башку Чу сразу. Почему этого не произошло? Торможение реакции? За счёт чего? Что, чучело двинулось, и произошедшее не сразу дошло до него? Едва ли. Осознание было мгновенным. Что чудище почувствовало в тот момент? Пощёчину. Ожесточение, кажется. Отупение.. было некоторое. Нет, сложно вспомнить. Значит, действительно инициация. Психика перестраивается, а травма, эта грёбаная одержимость..
Чугада насмешливо кривит губы. От дороги на Кроссвелл в сторону, по берегу озера. Здесь когда-то они с Джастином.. что же они тут делали? Роттэн помнит безуспешные пьяные попытки обнять Лари, но он тогда отстранялся, он тогда считал Чу парнем. И всё же это было лучшее время, проведённое с ними двумя.
Здесь чучело провело немало часов в одиночестве, прежде чем создало своего первого "светлячка" из пылинки. Это тоже было похоже на одержимость - желание совладать с заклинанием. Вектора никак не хотели уравновешиваться, все попытки оканчивались тем, что заготовки под "светлячка" выворачивались из-под контроля и, подобно крохотным метиоритам, прошивали землю. И ещё жутко хотелось курить, потому что Лари накануне увёл у Чу зажигалку, которую до сих пор не отдал.
А вот с Кэмом они веселились совсем на другом озере.. пляж там был пещаным, густые кусты по берегу. Короткий заплыв после из первого секса на пьяную голову, его плечи, ключицы, глубокие тени, их очерчивающие - Чу видит их, как наяву. В темноте тела болезненно белы, хрупки изломами. Ко второму заходу, прямо там, на берегу, на расстеленном медвежьем полотенце, они уже были трезвы аки стёкла. О, как это было одурительно хорошо! Видеть, ощущать, так близко и полно. Его чувственные, очень французские, такие проникновенные стоны, должно быть, слышал весь лагерь. Это ведь были не просто потрахушки. Это была близость. Что бы отдало чучело, чтобы снова увидеть, как он ласкает себя напоказ? Чтобы снова прикоснуться к нему так, как тогда?
"Когда он окажется как египетский шёлк на ощупь, как солёный миндаль на вкус.."
Кажется, дрянь тогда цитировала ему это вслух. Почему именно эту строку? Знала? Что всё закончится, как закончилось в этом стихе. Что однажды ему просто наскучит, как наскучил его предыдущий мальчик в его не то Англии, не то Франции, как наскучили десятки предыдущих мальчиков и девочек, или сколько у него там было - разве это имеет значение? Имело ли это когда-либо значение?
"Ещё не просыпаясь, чувствуешь тишину - это первый признак".
А потом был их первый разговор. Нет, они трепались и раньше, они с самого первого дня знакомства только этим и занимались. Но это был первый разговор, полный дурацких откровений. За одну ночь он рассказал о себе больше, чем за всё время их общения. О, было бы, что скрывать. Трёп о чём попало, о музыке, о еде, и эти дурацкие марципаны.. боги тёрна, сдались ему марципаны? Ни разу в жизни не едалось. И Роттэн помнит, как хотелось прикоснуться к нему, как его хотелось, но не моглось, ибо выдохлось тело, как они потом лежали, обнявшись, и тревожили рассвет голосами. "А от голоса Молко я кончаю. Можешь как-нибудь использовать это против меня", - как-то так он сказал?
"А воздух его парфюма, пота и табака,
да старой заварки стал нестерпимо вкусным.
Вдохнуть бы побольше, стать бы турбонаддувным.
Ты просишь: можно, я поживу у него пока?
Надеясь: можно, я поживу с ним?
Глотая: можно, я поживу в нём?"
Чу кривит губы. Лес по левую руку (уже лес?) сменяется горами, Чу помнит, что где-то справа, за холмом, Кроссвелл, но туда вовсе не тянет. Там люди. Неужели кто-то из них мог переживать подобное?
Как странно сейчас спрашивать себя, какой вес это всё имело для Бредберри. Они ведь даже не встречались, не были парой. Их отношения были где-то за гранью обычных человеческих, всё шло по сценарию, придуманному по накурке каким-нибудь двинутым богом шиповника. Первый человек, которого Чу встречает, приехав учиться, тогда, почти два года назад. И хочется его с первой встречи. Его, его проницательный ум и острый язык, внешность, изящные манеры, дрянной характер. Чу не встречалось прежде такого полного совпадения. Такого совершенства. Шутка свыше. Боги шиповника любят жестокие шутки.
И теперь, когда он ушёл, у Чу нет никакого морального права топать ногами и требовать своего. Своего чего? Детка, ты о чём? Он никогда не говорил, что что-то к тебе испытывает. Что хоть сколько-то тебя ценит. Он никогда не обозначивал своего отношения словами. "Надеюсь, язык жестов ты понимаешь.." - его ладони по спине, тогда, на озере.
Но чудище всегда знало, чувствовало какую-то особую связь. Интерес с его стороны. Боги тёрна, неужто всё ограничивалось одним лишь интересом? "Это всё было а-ху-и-тель-но.."
Нет, едва ли. Было ещё что-то. Чу вспоминает, как благосклонно вело себя когтистое - тварь, живущая в Кэме. Метафора, ставшая былью. Едва о ноги не тёрлось. Тогда, в совятне. И он ревновал к Лари. Злился, жалел, что пришёл отправлять своё чёртово письмо и застал их вдвоём. А потом Чугаде сделалось дурно - Чу отчего-то не может вспомнить причины - и он носился по замку, сам варил пойло, чтобы помочь. Банальный интерес не заставил бы его делать ничего подобного. А потом он провожал Чу в комнату старосты, и они слегка развлеклись в ванной, а потом спали на одном диване, и Чу разбудило острое удовольствие - сон. Сон разбудил, ага. И они вместе тайком курили в окошко..
От воспоминаний становится невыносимо душно, Роттэн трёт ладонью лицо. Дурной демон грёз, нашёл же, к кому ревновать. Правда, тогда Лари был совсем другим. Или казался? Но Чу знает, даже тогда, только скажи Кэм, что не желает видеть Чугаду ни с кем, кроме себя. Только скажи, и этого было бы достаточно. My sweet prince, you are the one.
Боги тёрна, Чу только теперь понимает, как осточертели все эти кроссвелльские мальчики и девочки на один раз, кто получше, кто похуже. Как сложно было удержаться, чтобы никому не свернуть шею наутро.
Под подошвой тяжёлого монстрботинка что-то хрустит, и Роттэн вдруг понимает, куда занесли ноги. Каменная роща. Кругом всё серое, но не монотонно, с вкраплениями, полутонами. Занятно. Наверное, надо было прийти сюда раньше. Чу, отвлёкшись от мыслей, протягивает руку, отламывает листик с низкой ветки. Приходится прикладывать порядочно усилий, но дури Чу не занимать, и вот в руках уже причудливо изогнувшийся листок. Тонкий, твёрдый, с прожилками, будто вырезанными по мелкопористому слою камня. Скол на черенке слегка ребристый, но гладкий. Что же это за порода? Листок исчезает в кармане пальто.
Чу медленно идёт в глубь рощи. Магу земли здесь находиться приятнее, чем где бы то ни было, даже приятнее, чем в стенах замка - повсюду родная стихия, пусть даже в непривычном проявлении. Конечно, чудищу приходилось слышать истории об этом месте..
"Это как проснуться в пустой палате,
Повыдирать из себя все трубки, иголки, датчики,
Выбежать во двор в чьих-нибудь бахиллах на босу ногу.
Что они сделают, эти чёртовы неудачники,
С обречённым тобой, подыхающим понемногу?"
Да никто ничего не сделает. Даже если в этом месте живёт какая-то особая магия, Чу уже наплевать: продышаться бы. Чистой силой, как чистым воздухом. Чу вспоминает безумную попытку погрузиться в собственное подсознание и вышвырнуть оттуда этого рыжего мерзавца. Вспоминает хлюпающую под ногами мерзь, превратившую листы бумаги в подобие жидкого папье-маше, закрашенные стены, прежде испещрённые надписями и рисунками, сорванные с петель двери. Всё было переломано, испорчено, переделано, и чучело на грани истерики созерцало это всё, не зная, за что браться сначала. А обитатели ушли ниже, на какие-то не доступные Чугаде уровни. Не было слышно стука работы ассоциативного аппарата, не было слышно на лестнице перезвона рок-н-ролльчика, и облупленная краска не срывалась со стен бабочками. Потому что кто-то её зашкурил. Чу вспоминает истерику, эти несколько дней непрерывного животного страха и брезгливости к себе.
А потом вернулась лихорадка, вернулись сны и демоны, среди которых был один рыжий, равнодушный и ироничный. Чу опирается рукой о ствол ближайшего дерева, сгибаясь пополам во внезапном остром приступе рвоты. Тошнит коротко, но мучительно, Роттэн задыхается, не успевая вдохнуть воздуха между позывами. Но всё заканчивается. Только плечи противно трясёт мелкой дрожью, и ноги держат с трудом, но Чугаду хватает на отвращение и на пасс рукой - обратить в пыль остатки исторгнутой желудком полупереваренной пищи. Давай, Чу, детка, шагай вперёд. Сейчас полегчает.
"Хлопает ртом, говорит ему: я же, я же..
Только он не любит и эту тоже".
Рыжая сука, думает Чу. Я не верю. Нет. Это не то. Это не то, что происходит со мной, не то, чего я хочу от тебя. Мы, Роттэны на это просто не способны. Да и Бредберри - Чугада громко фыркает. Но скажи, Чу, детка, по-честноку, что произойдёт с твоим загнанным сердцем, если он сейчас найдёт тебя, дёрнет за руку, заглянет в глаза своими серыми стекляшками?
"Бэт.. я соскучился".
Сколько ты за это отдашь?
Же тан меню сан туа. Тан меню..
Роттэн не знает французского. Все изощрённые издевательства медноволосого, оброненные вскользь и так и не перезедённые фразочки и обращения. Роттэн до сих пор не знает, что означало это его "Кёр", от которого теперь так болезненно ворочается гвоздь в груди слева. Роттэн даже не знает, как должна в идеале звучать эта фраза.
- Сучий потрох. Факеновые пиплы!
Зато знает, что бесполезно говорить её Бредберри даже без акцента. Под рукой крошится каменная кора. Зудит поцарапанная кожа, болит кулак. От собственного бессилия хочется рвать и метать - буквально. Когда это началось - эта его холодность? Уже тогда, когда они вместе спасали Нэлис от внезапной напасти в виде тёмной сущности девушки? Кэм и Мэлори тогда уже встречались.. Когда он успел остыть, почему? Может, Чу действительно стоило родиться не слишком умной опрятной девочкой с неуловимым очарованием? Не уловимым для Чу. Чугада не понимает, что в ней нашли ни Лари, ни Кэм. Впрочем, дело ведь совсем не в ней, так? Боги тёрна, Чу, детка, если ты устроишь ещё одну истерику, я собственноручно тебя придушу. Да уж. Если бы Кэм увидел это непотребство, его бы передёрнуло от омерзения. Чу с усилием подавляет ещё один позыв тошноты, судорожно втягивая носом воздух.
"..бьётся в нём, как дрянной мотив.
Завести машину и запереться.
Поливальный шланг прикрутить к выхлопной трубе.
Протащить в салон. Я не знаю другого средства,
Чтоб не думать о ней, о смерти и о тебе."
Мысль была новой. И ещё раз подтверждала, что с Чу творится какое-то говно, потому что Роттэн - и в здравом уме думать о таком? Но она показалась Чугаде интересной. Правда, слегка напугала. Смерть для Роттэнов - совсем не то, что для остальных. Это люди могут себе позволить посмертие, всякие Ирии-Вальхаллы, чистилища, в крайнем случае, пошататься призраками по бренной земле и появляться незадачливым идиотам да медиумам. У них тело и душа - отдельные субстанции. Зато всё это закончится. Эта мучительная одержимость. Это отвратительное, мягко говоря, и ненормальное изменение внутреннего мира.
Лихорадить стало с удвоенной силой, пришлось даже опереться о кряжистый ствол ближайшего каменного растения.
Эпичнее было бы, конечно, забаррикадироваться в комнате старосты Джунферра. Лари всё равно хотел себе эту должность. Набрать полную ванну горячей воды, запалить себе самокрутку с марихуаной и вскрыть вены. Но не возвращаться же теперь. Хватит.
"Был ли кто-нибудь, кем хотелось так обладать - или отболеть?"
Не был, Кэм, детка. Гордись до пенсии. Если тебе повезёт, ты даже ничего не узнаешь. Ты ведь совсем не интересуешься теперь моей жизнью. Хотя, не моё собачье.
Роттэн вскарабкивается по низким веткам, похрустывая осыпающимися под ногами листьями, на дерево. Выше. Кора царапает, цепляют за одежду веточки, которые Чу немилосердно обламывает, чтоб не мешались. Взобравшись на устойчивую массивную ветвь метрах в трёх от земли, Чу поднимает взгляд вверх, где в переплетении тонкого каменного кружева белеет пасмурное небо. Повинуясь импульсу силы, одна из веток меняет внутреннюю структуру, обмякает, свешивается вниз полноценной висельной петлёй. Даже узел - тот самый скользящий узел Линча. Чу оттягивает её вниз, пробуя на крепость. Ты почти угадал, Лосмар. Вара, не злись, детка. Леди, будь хорошей девочкой. Эле, Игора, дед..
"Здесь мы расстанемся. Лишнего не люблю".
Кэм.
Чу бессознательно пристраивает на шею новый галстук. Аккуратно подтягивает петлю.
"Мы расстанемся здесь, ты дальше пойдёшь один".
И делает шаг вперёд.

Всё произошло слишком быстро. Перед глазами промелькнули ветки, клочки неба, каменная трава, ещё что-то, на полдороге к земле больно дёрнуло и адово сдавило шею, едва, кажется, не сломав позвоночник, инерция бросило тело в сторону и слегка вверх, что-то хрустит, а уже через мгновение Чу обнаруживает себя на земле, пытаясь оправиться от боли в горле и ушибленной спине. Садится рывком, машинально поднося к шее руку и оттягивая петлю вниз, обнажая начинающую наливаться синяком полосу. Вместо крепких грязных ругательств из горла вырывается неразборчивый хрип.
Какого чёрта?!
И тольо тут Чу замечает эту девушку. Кажется, она сегодня попадалась на глаза - или нет? Ощущение похоже на дежа вю. Как во сне, с нарастающей яростью сминая мечущиеся в растрёпанной башке мысли, Чу наблюдает, как эта русалка подходит и касается ладонями роттэновских плечей. Улыбается.
Лицо Чу перекашивает непередаваемая гримаса. В груди горит, как перед извержением вулкана.
- Дура, - грубо выпаливает Чу, резко скидывая её руки. Как она смеет? Как она смеет касаться, особенно после того, что сделала. Её кто-то просил? - Вдвойне дура, если ждёшь благодарности.
Чу поднимается, отходя от неё на пару шагов. Прикрывает рукой глаза, издавая нечто, похожее на смех. Боги шиповника - мерзкие насмешники. Даже повеситься спокойно не дадут.
- Уходи, - Роттэн поднимает на девушку глаза, на дне которых мечутся чёрные демоны. Говорить больно. Отстой..
Ну ты же посмотри на неё, Чу, детка, она ведь не оставит тебя в покое сейчас. Откуда она попёрлась за тобой в эту даль? Самое разумное - притвориться благодарным, пообещать, что подобное не повторится, а потом, когда она, наконец, отстанет хоть на час, претворить в жизнь план Б. Кое-как справившись с собой, с трудом сфокусировав насмешливый взгляд, Чу потирает странгуляционную.. синяк, короче.

Роттэн ме-едленно приподнимает правую бровь, разглядывая неведомую зеленоволосую зверушку. Интересно, а что вот она будет делать, если Чу сейчас пустит "стрелу" себе в грудь? Даже если она сориентируется и поставит щит, то Чугада всё равно его пробьёт. Наделали же мы трещин в защите старшекурсника в прошлом году, а тут первый курс против третьего - смех один. А если не стрелу, а что-нибудь из собственного изобретения, не предусмотренного школьной программой ввиду узкой специализации? Впрочем, прилюдное самоубийство в планы Чу не входит - слишком интимное действо. Обойдётся народ без хлеба и зрелищ. Мысли, временно отвлечённые от рыжего,привычно анализируют новую знакомую: маг воды, судя по поведению - эльфирка, да ещё какая-то наглухо долбанутая. Впрочем, кто не?
Чу еле удерживается от резкой тирады в духе "это было моё решение, и кто ты такая, чтобы мешать мне распоряжаться собственной жизнью", но есть причины, по которым это не стоит делать. Например, боль в горле. Или вполне резонное подозрение, что тогда отвязаться будет значительно сложнее.
Роттэн тяжело вздыхает.
Есть ещё забавный вариант создать иллюзорного двойника, пусть бы отвёл её подальше, чтоб не мешалась. Но Чу не знает, на каком расстоянии и как долго может удерживать иллюзии достаточной сложности, чтобы обвести её вокруг пальца.
Ладно, хватит отлынивать, Чу, детка, староста ты - или кто моржовый? Девицу надо выводить отсюда. Кто знает, какая доля того, что рассказывают об этом месте, правда. Ответственность - самая дурная из моих привычек.
- Ты хоть дорогу запоминала, дорогуша? - Чу отступает ровно на шаг, на случай, если она вздумает взять за руку или ещё ухватить ещё за какую-нибудь часть тела. - Потому что я тут первый раз, а у меня топографический кретинизм, - Чу выразительно смотрит девушке за спину - туда, где распрямляется как ни в чём не бывало примятая их ботинками каменная трава. Вычислить дорогу, идя по собственным следам, становится невозможно. - Ты хочешь сказать, что ничего не слышала о Каменной роще? - нервный смешок.

- Неудивительно, что она называется «каменная».
Она уже второй раз это повторяет.
- Спасибо, кэп, - не сдержавшись, язвит Чу. Но это можно считать положительной динамикой. Ну. Наличие реакции на окружающее, да ещё такой типичной для Чугады.
Девочка разглядывает Чу так, как Роттэн обычно пялится на незнакомцев. Это забавляет. С одной стороны, приятно, что есть такие же бестактные уникумы. С другой стороны, Чу не чувствует ровно никакого стеснения или, паче того, раздражения. Раздражение есть по другому поводу. По поводу того, что девица мешает сводить с жизнью личные, никого более не касающиеся счёты.
А сама по себе она занятная. Если Чу - хаотик нейтрал, то эта - видимо, лоуфул гуд. Или хаотик гуд? О, на самом деле, Чу никогда не приходилось в этом особенно разбираться. Нет, ну до чего долбанутое выражение лица. Чу по жизни считает неоправданное веселье признаком сдвига по фазе. Впрочем, откуда чудищу знать, оправданное оно или нет. И вообще, её мимика - это её личное дело. Даже при том, что она лезет в дела Чу.
- Я Чугада Роттэн. Староста Джунферра, третий курс, - привычка выдавать информацию скопом.
Чу вздыхает снова. Закладывает руки в карманы. Пальцы нащупывают пачку, чудище вдруг понимает, как давно не курило. Достаёт сигарету, закуривает от "светлячка", который тут же оседает на землю, теряя по дороге энергию и силу свечения.
- Это место.. я не слишком много про него знаю, - Чу привычно смотрит из-под бровей, чуть наклонив голову вперёд. Чёрные-чёрные глаза. Расширенные зрачки, как у наркомана. Затягивается. - Думаю, если мы уберёмся отсюда до темноты, ничего страшного с нами не произойдёт.
Другое дело, что это может оказаться проблемой. Роща не очень большая - Чу когда-то попадалась на глаза карта окрестностей. Но топографический кретинизм - штука серьёзная. Впрочем, можно ведь просто идти по прямой, куда-нибудь, да выберешься. Если не хочешь испытывать судьбу, конечно.

Смотрит.
Ну, пусть смотрит. От Чугады не убудет.
Единственное только, начинает подбешивать неутомимая жизнеражостность этой девицы. Видно, как раз из-за настроения Чу. Диаметральные эманации входят в диссонанс, отсюда и зуд. Так что Роттэн быстренько блокирует свой хиленький эмпатический канал. На всякий пожарный. Отлично. Вот теперь можно и пососуществовать.
- В ту, - уверенно кивает Роттэн: вспомнить, с какой стороны чучело к этому дереву прибрело, кое-как удаётся. И, вроде бы, идти надо прямо. Не сворачивая. Хоть куда-нибудь, да выберемся. А там можно и по опушке пройтись, в случае, если выберемся не туда.
Роттэн угрюмо предвкушает возвращение в замок. Последнее время делилось на неравные отрезки времени, часть которых чучело проводило в своей личной комнате старосты, а часть - где-нибудь в Кроссвелле, в основном - в "Месте Встречи". Недавняя выползка в библиотеку и последующие "приключения" - едва ли не единственное исключение. Всё ради того, чтобы случайно не столкнуться с рыжим типом. Потому что практика показывала, что в его присутствии в радиусе видимости становится хуже. Даже не в разы, а в тысячи их.
Хорошо, что теперь эти бессмысленные тяжёлые вздохи можно маскировать курением.
При всём этом от него сложно отвести взгляд. Он.. такой..
- Ты как здесь оказалась вообще? - споро выышагивая, неприязненно спрашивает Чу, чтобы хоть как-то отвлечься от раздирающих нутро мыслей. Хотя ответ на именно этот вопрос и так знает. Понятное дело, как. Увидела и увязалась. Поэтому стоит уточнить. - Я имею в виду, зачем тебе понадобилась эта сомнительная благотворительность?
По дороге Роттэн стягивает с шеи верёвочный галстук и, не глядя, кидает на землю, не сбавляя шага. Ну нафиг. Тот ещё сувенир. А чем быстрее они доберутся до замка, тем быстрее можно будет отвязаться от незадачливой "спасительницы".

Лес поглощает звуки шагов, треск ломкой каменной травы под подошвами тонет в шорохе серой листвы, и небо сквозь однообразные кроны кажется каким-то белёсым, так что и не определишь, какой сейчас час, сколько осталось до заката. Какая неприятность. Ну да ладно. Может, это всё и враки. Ни к чему об этом беспокоиться. Раньше времени.
Сначала чудищу кажется, что оно узнаёт дорогу. Но потом.. Да, да, - с раздражением вспоминает Чу цитату из какой-то давно читанной книги, - "как можно заблудиться в лесу, там же все деревья разные". К сожалению, определять фенотипические различия деревьев Чучело способно чуть менее, чем никак. За исключением по-пальцам-пересчитать с детства знакомых и до веточки излаженных. Которые, разумеется, все, как на подбор, растут в районе Иреноя. Когда-то Чу хотелось показать эти места одному.. мерзавцу. А теперь..
Марина-ундина, наконец, соизволила собрать мозги в кучку и сформулировать ответ на вопрос. Роттэн опускает взгляд под ноги, прикусывая губу. Довод, конечно.. наверное, единственный, способный сейчас достучаться до растерзанного демонами сознания. Боги тёрна никогда не отказывают без весомой причины. Если сейчас они решили послать экстравагантную парламентёршу, чтобы удержать Чугаду в этом существовании, значит, время ещё не пришло. И они, в общем-то, не давали повода относиться к своим решениям по-хамски. Это надо обдумать. Чу поворачивает башку налево, туда, откуда идёт звук, чтобы встретить взгляд русалки и ответить что-нибудь неопределённо-мрачное да вреднючее.
Только девицы там нет.
- Что за шутки, - бормочет дрянь озадаченно, делая поворот на триста шестьдесят и обнаруживая зеленокудрую ровнёхонько за спиной в десятке шагов. Тут уж даже не до смысла её слов. Топографический кретинизм для Чу - явление нормальное, но чтобы не определить положение источника звука?
- Что-то мне это не нравится, - Роттэн останавливается и дожидается, пока девушка поравняется с чудовищем, приканчивая за это время сигарету и испепеляя бычок в воздухе. - Так.. - "Хотя что - так? Всё не так!" - У тебя есть верёвка или мел? Что у тебя вообще есть с собой?
А у меня-то что по карманам? Чу запускает руки в джинсы, потом в пальто. Скрепки. Феньки. Нэцкэ. Деньги. Ручка. Какая-то мятая бумага, но мало. Всё не то. Ага, музыкальный кристалл.. и ещё один.. может понадобиться. Катушка ниток - откуда, интересно? Но тоже сойдёт.
В конце концов, это просто интересно. Настолько, насколько Чу вообще сейчас может быть интересно что-то, кроме собственного медного безумия.
- Мне бы хотелось кое-что проверить.
С этими словами Чу наугад достаёт из кармана кристалл - с виду обычный обломок кварцевой друзы - и активирует в режиме общего непрерывного воспроизведения. Музыка занимается, теряясь в густой листве: размеренный, проникновенный, иронично-издевательский и тоскливый блюз.
- Что ни день - такая скука.
Что ни друг - такая сука.
Что ни женщина - то бл..аааах,
Я хочу тебя обнять,
А ты уходишь.
Умка и Броневичок. "Блюз Холодной Индейки".
Внутри болезненно натягивается, приходится мотнуть головой, отгоняя наваждение.
Не слишком удачно.
Чу аккуратно роняет кристалл в траву, с тусклым любопытством наблюдая реакцию своей вынужденной провожатой. Во-первых, семья Роттэнов держит на музыкальные кристаллы монополию. По многим странам. Так что русалка могла прежде и не видеть такого. Во-вторых, Герасимова - не самая популярная птица певчая. Помимо своеобразного звучания, совершенно некоммерческая тётка. Плюс выпускница филологического, использующая, однако, в некоторых своих песнях таку-ую лексику.. Ну, и, конечно, текст песни.
- Чтоб не сдохнуть от тоски,
Я вяжу тебе носки,
А ты уходишь.